Победа 1945 года

Председатель колхоза

Вскоре после начала Великой Отечественной войны мужчин в колхозе почти не осталось. Большинство ушли на фронт, кто по призыву, кто – добровольно.
Наш колхоз находился в Рязанской области. Тогда колхозы были небольшие. В него входили всего две деревни Марьевка и Свищёвка. Но земли были хорошие, плодородные, на урожаи не жаловались. Места вокруг удивительные, сказочно красивые: река Ока и другие реки поменьше; луга, леса с изобилием ягод, грибов.
Вскоре из района приехало начальство и объяснило нам, как мы должны жить и работать в военное время. Несмотря на все трудности, снижения урожая осенью никак допустить нельзя. Мы, правда, не очень за это волновались. Все были уверены, что уж до осени наши разобьют фашистов. Об этом нам постоянно говорили по радио, так писали в газетах, которые иногда попадали к нам. Однако всё на деле вышло иначе. Идут дни, а фашист всё ближе и ближе. В деревню стали всё чаще приходить страшные «похоронки». Всё чаще на улицах стали раздаваться безысходные завывания вдов и детей.
Мужики на фронте, в деревне одни бабы, старики, да дети. Как собирать урожай, как удержать колхоз «на плаву» - не понятно. К осени ушёл на фронт и наш председатель, последний «настоящий мужик». Остался колхоз «без головы». Тут опять приезжает начальство и велит избрать нового председателя. А их кого выбирать–то? Никто не хочет взваливать на себя такую неподъёмную ношу. Женщины боялись такой работы не только из-за груза новых забот и хлопот, но главным образом из-за ответственности. Все прекрасно понимали, возьмёшься за председательство, не дашь требуемого результата, могут и «посадить» или, как вредителя, или припишут какую-нибудь недостачу, а то и воровство. А в военное время за это разговор короткий – «вышка», расстрел. И ничего не докажешь. Так-то. В то же время мы понимали: долго так продолжаться не может. Назначат кого-нибудь из нас насильно, а то и пришлют кого-нибудь «со стороны». И вот в такой обстановке приходят ко мне несколько пожилых колхозниц. Они меня знали с малолетства. Вся моя нелёгкая жизнь прошла у них на глазах. Видели они все мои беды. Но в то же время знали меня, как работящую неунывающую женщину, любительницу спеть острую, а то и «солёную» частушку, лихо сплясать под гармошку. Муж в то время был на фронте; и вестей от него давно не было. На руках был малолетний сынок. Приходилось трудно. Подходят ко мне под вечер бабы и одна говорит:
- Выручай, Настя. Мы тут покумекали, покумекали и решили. Похоже, никто, кроме тебя, не справится председательствовать. А ты – женщина умная, хозяйственная, энергичная, деловая. Справишься. Уж не откажи нам. А мы тебе поможем, не сомневайся.
Подумала, подумала я. Всё, как смогла, взвесила, да и согласилась. Тут на меня, совсем ещё молодую женщину, все колхозные заботы и свалились. Правда, бабы не обманули, старались помогать. Ни минуты на себя и сына не осталось. Весь день в хлопотах: то надо достать что-то, то организовать работу и в поле, и на ферме, то разобраться с пропажей какого-нибудь мешка картошки или огурцов.
Очень хорошо узнала людей, научилась в них разбираться. Помогала мне какая-то природная интуиция, что ли. Прошла и через людскую зависть, претерпела несправедливость и обиды, непорядочность, а то и подлость. Но увидела силу духа и доброту, взаимопомощь и благодарность.
Много разного случалось за время моего председательствования. Приходилось самой в лес ездить ночью за дровами и много физически работать; и разбираться с разными документами, и самой иногда охранять добро от расхищения. Соблазн украсть был велик, жили-то очень бедно. Было, угрожали, пытались заставить закрывать глаза на воровство, но не на ту напали. Справилась, колхоз хорошо работал. В деревне меня стали ещё больше уважать, большой авторитет появился. Начальство благодарило.
Очень мы в колхозе радовались Победе в 1945 году, и плакали, и смеялись, и пели, и плясали! А главное надеялись, что придёт новая счастливая жизнь, что всё страшное позади, война-то ведь кончилась.
Муж с войны не вернулся, погиб. После войны встретила хорошего работящего человека из соседней деревни. Вышла замуж, родила дочь. Принял второй муж моего сына, как родного. Вместе уехали работать в Москву. Жизнь понемногу налаживалась
Все тяготы жизни перенесла потому, что оптимизм был, жить хотелось. И детям своим и внукам я всегда говорила, что надо быть порядочными людьми с детства, всегда поступать по совести, уважать каждого человека, который рядом с тобой живёт, искать с ним общий язык. Только так можно заслужить любовь и уважение людей и построить свою жизнь правильно, не смотря ни на что, даже во время войны.

ЧУПШЕВА АНАСТАСИЯ ПЕТРОВНА, ветеран труда

Я встретил войну в четыре часа утра 22-го июня 1941 года. В первые минуты никто ничего не мог понять. Что происходит? Первая мысль была: начались какие-то учения, о которых нас не предупредили.
Девушки, служившие в медсанбате, выскочили из палаток и побежали чистить зубы. А вокруг уже начались рваться не учебные, а настоящие боевые снаряды. Началась неразбериха, люди запаниковали. Стоны первых раненых сливались с надрывными голосами растерянных командиров, которые с помощью ненормативной командной лексики пытались навести хоть какой-то порядок
Никто не верил, что началась война. Однако снаряды начали рваться слишком часто, раненых и убитых становилось все больше и больше. Стоны стали сливаться в сплошной вой, который сопровождал вой падающих бомб. Над нашими головами тучами пролетали самолеты с черными крестами на крыльях. Теперь стало очевидно, что это уже не шутки, это – война, и самая что ни на есть настоящая!
Я был в то время командиром санитарного взвода. Шёл мне всего двадцать первый год! Под моим началом были солдаты и старше меня. Но так как я был офицером, в сложившейся ситуации все двадцать восемь человек смотрели на меня с надеждой, как на единственного возможного спасителя. Они верили в меня, и я обязан был, как офицер, как человек, оправдать их доверие.
Посоветоваться или получить ориентировку или распоряжение, какое-никакое было не у кого: связи не было и в помине, каждый действовал на свой страх и риск.
Я подумал, подумал и принял решение. Приказал взять оружие, что было, сам схватил личный пистолет, перевязочные средства, те немногие, что были под рукой. Скомандовал: «За мной!» и побежал к лесу. Вижу – мои солдатики, среди которых были и такие, что старше меня лет на десять, а то и все двадцать, немного повеселели. Пропала угрюмость, стали понемногу шутить и даже улыбаться.
Ни карты, ни даже компаса простейшего не было. Медикам их все по тому же таинственному «почему-то» в нашей части не выдали. Решили, видно, что воевать им не положено, их дело - раненых лечить. А, быть может, их просто на всех не хватило, не знаю.
Идем по лесу… Старательно делаю вид, что знаю, куда. Вдруг видим: посреди поляны стоит полуторка, рядом майор и страшно материться.
Подхожу, докладываю всё по форме, как положено по Уставу. Майор без лишних слов приказывает помочь ему. Достать канистру спирта, облить машину и поджечь.
Я пытаюсь протестовать: за порчу военного имущества наказание одно – расстрел без суда и следствия.
- Ты что, ослеп, что ли, или дурак полный! Вокруг немцы, наши отошли, где сейчас – не знаю! Расстреляют тебя не наши, которые неизвестно где, а я – за то, что хочешь оставить добро немцам! – вытащил из кобуры свой ТТ, направил на меня и заорал: «Выполняй немедленно приказ старшего офицера, тудыть тебя разтудыть!»
И тут я понял: майор – прав. Подозвал своих бойцов, в растерянности топтавшихся неподалеку, не зная, то ли вступиться за своего командира, то ли бежать, куда глаза глядят.
Вытащили из машины всё, что могли унести, а были там медикаменты, бинты, йод, и подожгли полуторку.
Огонь быстро и яростно стал пожирать грузовичок, превращая значительно опустевший склад медикаментов в кучу бесформенных углей. Вскоре вместо машины стоял ее обгорелый скелет, на который было больно, жалко и тревожно смотреть.
Поначалу я подумал, что майор пойдет дальше с нами. Но он, видно уже давно, принял другое решение. Сказал, что пойдет искать свою часть. Попрощавшись, пожелав удачно выбраться из этой «мясорубки», как он выразился, исчез в кустах.
И вновь я наедине с двумя десятками молодых, и не очень, людей, которые ждут от меня верного, спасительного решения.
Вновь командую «За мной!» и уверенно направляюсь в лес наугад, при этом судорожно пытаюсь сообразить, что же все-таки делать?
Через минут пятнадцать-двадцать слышим вдруг беспорядочную стрельбу из автоматов. Остановились, залегли. Послал двоих смышленых ребят на разведку: посмотреть, что за бой идет впереди.
Бойцы быстро возвратились и доложили, что впереди шоссе, по нему бесконечной колонной движутся немцы и стреляют по сторонам.
Тут меня осенило. Куда, думаю, идут немцы? Естественно - в сторону наших. Так что остается незаметно двигаться параллельно им, они нас и выведут.
Начинало темнеть, что нам было весьма наруку. Объяснил бойцам задачу: двигаться как можно бесшумнее и незаметнее. И мы пошли.
Немцы по шоссе идут, пьяные и наглые, орут свои солдатские песни. От страха и, видимо, для придания самим себе уверенности, пускают автоматные очереди по лесу, не глядя, куда придется. Мы идем параллельным курсом по лесу.
Шли мы так, шли и вдруг видим: стоит на шоссе регулировщик и направляет колонну в сторону, по боковой дороге. Так, подумал я, раз немцы сворачивают, нам надо двигаться прямо, наши где-то впереди.
Километра через полтора слышим крик: «Стой, кто идет?» Этот грубый голос показался соловьиным пением. Моей радости не было меры: вышли к своим, не потеряв ни одного бойца и без единой царапины.
Ребята со счастливыми, горящими глазами стояли передо мной. Один из них, казавшийся тогда мне стариком боец, а было ему где-то лет сорок, подошел и просто сказал: «Командир, мы верили в тебя!» Для меня это была самая высокая награда».

ХРАМОВ ВАСИЛИЙ ТИМОФЕЕВИЧ, Ветеран Великой Отечественной войны

Фотография Храмова Василия Тимофеевича на обложке.

Самая прекрасная пора жизни, молодость - весёлая и беззаботная. Но есть люди, у которых она была омрачена войной. Миллионы покалеченных, израненных этим временем судеб. У нас порой не укладывается в голове, как можно пережить то, о чём рассказывают ветераны. А они нашли мужество и силы пережить ужасы войны. О своей судьбе поведала нам бывший узник концлагеря Гололобова Надежда Васильевна. На время начала Великой Отечественной Войны ей было всего одиннадцать лет.

«Помню: я, отец и мать работали на полях. Пришли домой. Всю деревню собрал председатель колхоза и объявил, что началась война с немцами. Стрельба, бомбы летят. Страшное дело. Спустя несколько дней, мы всей семьей ушли с нашими солдатами в лес, какое-то время отсиделись там, а вернувшись домой, увидели, что деревня наша сожжена дотла!»
Какая непредсказуемая штука жизнь! В один момент люди лишились всего, что у них было: дома, хозяйства, спокойствия. У них осталось только самое главное – любовь и вера в будущее, которые и помогли выжить им в годы войны.
«Жить было негде, поэтому мы стали сами строить себе жилище - землянку. Выкопали три метра под землей, натащили листвы из леса - это была крыша. Остались мы одни женщины. Отец ушёл в партизаны! Чтобы они не голодали, мама пекла хлеб, а я прятала в белье и носила им. Шла, как будто стирать, а сама переплывала через Десну и отдавала еду партизанам. Но потом меня заметили немцы и стали выслеживать, соответственно больше помогать я не могла.»
Ради спасения родных ребёнок рисковал собственной жизнью. А как же иначе, ведь решался вопрос жизни и смерти. Конечно, тяжелее было матери, которой приходилось отпускать ребёнка на такой отчаянный шаг и каждый раз молиться, чтобы он вернулся живым. Но выбора не было, Надежда была старшей, а сама мать пойти не могла: у неё на руках был грудной ребёнок, девочка, которая родилась в период жизни в землянке. Жили, конечно, без удобств, но более-менее терпимо, пока староста партизан не предал своих, и тогда немцы всех погнали в плен. Огромное количество людей, словно овощи, погрузили чуть ли ни один на другого в поезда, и повезли. Сердца немцев не могли растопить ни слёзы детей, ни крики матерей. В концлагере оказалась вся семья Надежды, и за колючей проволокой пришлось провести кошмарные полтора года.
«Мне казалось, что это никогда не кончится. Вокруг собаки, стоит только сделать резкое движение - разорвут и глазом не моргнут. Немцы заставляли нас чистить им ботинки, я отказывалась, меня били. Били сильно, палками, ногами, в основном по голове, у меня до сих пор там травма. Целыми семьями уводили в лес и расстреливали, угоняли в Германию. Нас Бог миловал. Тех, у кого были большие семьи, почему-то не трогали. Однако, я до сих пор удивляюсь как мы выжили? Бывало, давали по куску хлеба в день. Мы стали похожи на скелеты. В 1944 году, когда немцев выгнали из нашей деревни, семьи стали отправлять на Родину. Заключение закончилось! В родные края мы вернулись не все: маленькая сестричка умерла от голода и холода».
Вернуться-то вернулись, а деревни не было, её предстояло восстановить. Стали дружно работать, пахать землю, выращивать урожай. Потихоньку обзавелись скотом, построили ферму.
«В один прекрасный момент, я никогда не забуду этот день, мы узнаем, что война закончилась! Ой! Сколько у нас было радости - это не передать словами! Мы все выбежали на улицу, привязали какие-то красные тряпки к палкам, махали ими, прыгали, скакали, собрали столы и всей семьей, ой, всей деревней, стали отмечать такое радостное событие!»
Война закончилась, однако послевоенные годы были не менее трудными.
«В 1946 году я поехала учиться в ремесленное училище в город Сетунь. Мне тогда было 16 лет. На Новый год нас угощали мандаринами. А я никогда не видела таких фруктов и начала их есть прямо с кожурой. Ем и думаю, надо же какой противный. А ко мне одна девочка подошла (она жила в городе) и говорит: «Надь, ты чего это так-то ешь? Почистить ведь надо!» Я почистила, и какой же он оказался душистый, вкусный, прямо слов нет!. Когда мы приехали в ремесленное, продуктов не было, есть было нечего, мы заваривали крахмал и ели только его, потом поняли с сестрой, что больше так не можем, и решили бежать обратно в деревню. А нам мастер говорит: «Девочки, может, останетесь, вы ремешок потуже затяните, не так тяжело будет!» Но решение было принято, и мы убежали, уехали на товарнике. Остановились в разбитом Смоленске, и нам так захотелось, есть, что просто сил нет. Зашли в местную столовую, и дождались, пока люди доедят рыбу, чтобы пососать хотя бы косточки. Немножко этим голод утолили. Когда я приехала домой, бабушка была в огороде, увидела меня, заплакала, пожалела. Проведя дома около месяца, я решилась поехать второй раз и дала себе слово, что оттуда теперь уже не уеду. Как бы худо не было!»
Надежда Васильевна по своему характеру женщина волевая и сильная, поэтому слово своё сдержала, отучилась два года. Потом со всей группой переехала в поселок Болшево. Там она встретила своего будущего мужа. Её избранник в тот период, когда Надежда с ним познакомилась, учился в Суворовском училище, позже работал на заводе.
«В 1951 году он ушёл в армию, я его ждала четыре года, письма писала, в последний год его службы мы расписались! Родилась у нас сначала одна дочка, потом другая, а потом в 1966 году долгожданный сын. Муж был рад безумно, бегал по посёлку и всем его показывал. Вскоре мы переехали в новую квартиру. Однако счастье наше продлилось недолго: в 1969 году я осталась одна, с тремя детьми. Видно Богу было так угодно…»

Надежда Васильевна подняла на ноги детей, дала им воспитание, образование, достойно выдержала все удары судьбы. В поселке Болшево она живёт и по сей день.

КРИСТИНА МАСКА